О чем предупреждал Томас Манн в новелле «Марио и волшебник»? Смысл бунта Марио: Т. Манн «Марио и волшебник Марио и волшебник краткое

…Политика - понятие широкое, оно переходит без резкого разделения к околице этических проблем.
Т. Манн, из переписки. Италия.
Залитый ярким солнцем морской берег, «устеленный мягким, мелким песком, отороченный пенными рощами, на него засматриваются близкие горы». Казалось бы, что Творец и природа побеспокоились о том, чтобы в таком месте было приятно, уютно и радостно отдыхать. Тем не менее, рассказчик из новеллы Т. Манна «Марио и волшебник», действие которой происходит в курортном городке Торре ди Венере, в первых же строках говорит, что в этом месте раздражение, напряжение… висели в воздухе». Курортники сразу прочувствованы, что «здешним отношениям не хватало искренности и непринужденности».

В столовой стирального Гранд-отеля герою в первый же вечер отказали в столике, который понравился детям, так как те уютные места держали для «наших клиентов». Потом семью рассказчика выселили из отеля на том основании, что римская аристократка, которая жила в соседней комнате, перепугалась коклюша, которым недавно переболели дети. И хотя гостиничный врач подтвердил, «что болезнь прошла и бояться ее нет оснований», администратор все же заявил, что иностранцам «придется освободить комнаты и переселиться во флигель». А когда восьмилетняя дочь «голенькая пробежала несколько метров к воде, выполоскала купальник и возвратилась назад», ее поступок, т.е. поступок ее родителей, вызвал страшное негодование местных жителей. Они восприняли его как «неблагодарность и обидное неуважение к «Италии», как надругательство над национальным достоинством.

В чем же причина такого душного морального климата в милом курортном городке? Новелла Т. Манна изображает то страшное время в жизни Италии. Когда к власти пришли фашисты, которые, прежде всего, насаждали национальное сознание. Идея национального превосходства захватила итальянцев. Они «легко обижались, весьма любили демонстрировать собственное достоинство, казалось, совсем неуместно, возникала борьба национальных флагов, спора за авторитет и ранг; не столько, чтобы утихомирить детей, сколько, чтобы решительно защитить главные должности, произнести громкие слова о величии и достоинстве Италии». Даже дети были втянуты в политику: «на пляже кишело юными патриотами - неприродное и очень гнетущее явление».

И наиболее выразительным проявлением развращения людей фашистскими идеями стал сеанс страшного волшебника Чиполло. Этот человек, бесспорно, был наделен от природы силой влиять на психику других, завораживать на определенное время, манипулировать людьми. Вежливого юношу он заставил показать публике язык, порядочная мадам Анджольери покорно «полетела за соблазнителем, который влек ее за собой», нескольких зрителей принудил танцевать под хлопанье нагайки. Чиполло наслаждался своей властью над людьми, которые по его приказу осуществляли поступки, которые унижают их человеческое достоинство, отрекались от своего «я». «Зрителей ждал какой-то разврат, они будто опьянели, как бывает поздней ночью, потеряли власть над своими чувствами, способность критически оценивать влияние этого человека и твердо противостоять ему». Лишь один человек нашел в себе силы противостоять злым чарам Чиполло. Кельнер Марио, придя в себя после гипноза, под действием которого он принял безобразного волшебника за любимую Сильвестру, застрелил Чиполло. «Ужасный, фатальный конец. А все-таки он принес освобождение Италии».

Томас Манн, который был очевидцем зарождения фашизма в Европе, предупреждал человечество о той опасности, что нависла над ним в 30-тые годы XX ст. Тем не менее, это предостережение, к сожалению, не потеряло своего значения с разгромом фашизма. Время от времени в разных уголках мира возникает угроза тоталитаризма. В новелле «Марио и волшебник» писатель ярко показал губительность деления человечества на высшие и низшие расы, преступность власти «сильной» личности, которая основывается на унижении других людей. Противостоять же проявлениям тоталитаризма могут лишь люди и высоким чувством собственного достоинства, личности, которые не отреклись от своего «я», а не толпа обезличенных существ. Для того же, чтобы народ не превратился в покорное стадо, каждый человек должен заботиться о сохранении своего неповторимого «я», противостоять низости, злоупотреблению властью, несправедливости, жалкому подхалимству в повседневной жизни.

Томас Манн

Марио и волшебник

Вспоминать наше пребывание в Toppо-ди-Венере и всю тамошнюю атмосферу тягостно. С самого начала в воздухе ощущалось раздражение, возбужденность, взвинченность, а под конец еще эта. история с ужасным Чиполлой, в чьем лице роковым и вместе с тем впечатляющим образом словно бы нашло свое воплощение и угрожающе сгустилось все специфически злокачественное этого настроения. То, что при страшной развязке (развязке, как нам казалось потом, заранее предначертанной и, в сущности, закономерной) присутствовали наши дети, было, конечно, прискорбно и непозволительно, но нас ввела в заблуждение мистификация, к которой прибегнул этот весьма необычный человек. Слава богу, дети так и не поняли, когда кончилось лицедейство и началась драма, и мы не стали выводить их из счастливого заблуждения, что все это было игрой.

Торре расположен километрах в пятнадцати от Портеклементе, одного из самых популярных курортов на Тирренском море, по-столичному элегантного и большую часть года переполненного, с нарядной, застроенной отелями и магазинами эспланадой вдоль моря, с пестрящим кабинками, флажками песочных замков и загорелыми телами, широченным пляжем и шумными увеселительными заведениями. Поскольку пляж, окаймленный рощей пиний, на которую смотрят сверху ближние горы, покрыт вдоль всего побережья тем же мелким песком, удобен и просторен, не мудрено, что чуть поодаль вскоре возник менее шумный конкурент. Торре-диВенере, где, впрочем, напрасно будешь озираться в поисках башни, которой поселок обязан своим названием, представляет собой как бы филиал соседнего большого курорта и на протяжении ряда лет был раем для немногих, приютом для ценителей природы, не опошленной светской толпой. Но, как это водится с такими уголками, тишине давно пришлось отступить еще дальше по побережью, в Марина- Петриера и бог весть куда; свет, как известно, ищет тишины.и ее изгоняет, со смешным вожделением набрасываясь на нее и воображая, будто способен с ней сочетаться и будто там, где пребывает она, может находиться и он; что говорить, даже раскинув в ее обители свою ярмарку, он готов верить, что тишина еще осталась.

Вот и Торре, хотя он пока еще и поспокойнее и поскромнее, чем Портеклементе, уже вошел в моду у итальянцев и приезжих из других стран.

В международный курорт больше не едут или не едут в прежней мере, что не мешает ему оставаться шумным и переполненным международным курортом; едут чуть подальше, в Торре, это даже шикарнее, а кроме того, дешевле, причем притягательная сила этих достоинств остается неизменной, хотя сами достоинства исчезли. Торре обзавелся «Гранд-отелем», расплодились бесчисленные пансионы с претензиями и попроще, так что владельцы и наниматели вилл и садиков в сосновой роще, над морем уже не могут похвастаться покоем на пляже; в июле – августе там точно та же картина, что и в Портеклементе: весь пляж кишмя кишит гомонящими, галдящими, радостно гогочущими купальщиками, которым неистовое солнце лохмотьями сдирает кожу с шеи и плеч; на искрящейся синеве покачиваются плоскодонные, ядовито окрашенные лодки с детьми, и звучные имена, которыми окликают своих чад боящиеся потерять их из виду мамаши, насыщают воздух хриплой тревогой; а к этому добавьте еще разносчиков устриц, прохладительных напитков, цветов, коралловых украшений, cornetti al burre , которые, переступая через раскинутые руки и ноги загорающих, тоже по-южному гортанными и бесцеремонными голосами предлагают свой товар.

Так выглядел пляж в Торре, когда мы прибыли, – красочно, ничего не скажешь, но мы все же решили, что приехали слишком рано. Стояла середина августа, итальянский сезон был еще в самом разгаре – для иностранцев не лучшая пора, чтобы оценить прелесть этого местечка; Какая после обеда толчея в открытых кафе на променаде вдоль моря, хотя бы?

«Эсквизито», куда мы иногда заходили посидеть и где нас обслуживал Марио, тот самый Марио, о котором я намерен рассказать! С трудом найдешь свободный столик, а оркестры – каждый, не желая считаться с другими, играет свое! К тому же как раз после обеда ежедневно прибывает публика из Портеклементе, ибо, понятно, Торре излюбленная цель загородных прогулок для непоседливых отдыхающих большого курорта, и, по вине мчащихся взад и вперед фиатов, кусты лавров и олеандров по обочинам ведущего оттуда шоссе покрыты, как снегом, дюймовым слоем белой пыли – диковинная, однако отвратительная картина.

В самом деле, ехать в Торре-ди-Венере надо в сентябре, когда широкая публика разъезжается и курорт пустеет, или же в мае, прежде чем море прогреется настолько, чтобы южанин рискнул в него окунуться. Правда, и в межсезонье там не пусто, но куда менее шумно и не так заполнено итальянцами. Английская, немецкая, французская речь преобладает под тентами кабин на пляже и в столовых пансионов, тогда как еще в августе, по крайней мере в «Гранд-отеле», где мы за неимением частных адресов вынуждены были остановиться, такое засилие флорентийцев и римлян, что иностранец чувствует себя не только посторонним, но как бы постояльцем второго сорта.

Это мы с некоторой досадой обнаружили в первый же вечер по приезде, когда спустились обедать в ресторан и попросили метрдотеля указать нам свободный столик. Против отведенного нам столика, собственно, нечего было возразить, однако нас пленила выходящая на море застекленная веранда, которая, как и зал, была заполнена, но где еще оставались свободные места и на столиках горели лампочки под красными абажурами. Такая праздничность привела в восторг наших малышей, и мы по простоте душевной заявили, что предпочитаем столоваться на веранде, – тем самым, как оказалось, обнаружив полную свою неосведомленность, ибо нам с некоторым смущением разъяснили, что эта роскошь предназначается «нашим клиентам», «ai nostri client!». Нашим клиентам? Стало быть, нам. Мы ведь не какие-нибудь бабочки- однодневки, а прибывшие на три недели или месяц постояльцы, пансионеры. Впрочем, мы не пожелали настаивать на уточнении различия между нами и той клиентурой, что вправе кушать при свете красных лампочек, и съели наш pranzo за скромно и буднично освещенным столом в общем зале – весьма посредственный обед, безличный и невкусный гостиничный стандарт; кухня пансиона «Элеонора», расположенного на какие-нибудь десять шагов дальше от моря, показалась нам потом несравненно лучше.

Туда мы перебрались всего через три или четыре дня, даже еще как следует не освоившись в «Гранд- отеле» – и вовсе не из-за веранды и красных лампочек: дети, сразу подружившись с официантами и посыльными, без памяти радуясь морю, очень скоро и думать забыли о красочной приманке. Но с некоторыми завсегдатаями веранды или, вернее, с пресмыкавшейся перед ними дирекцией отеля тотчас возник один из тех конфликтов, которые способны с самого начала испортить все пребывание на курорте. Среди приезжих была римская знать, некий principe Икс с семейством, номер этих господ находился по соседству от нашего, и княгиня, великосветская дама и вместе с тем страстно любящая мать, была напугана остаточными явлениями коклюша, который оба наши малыша незадолго перед тем перенесли и слабые отголоски которого еще изредка по ночам нарушали обычно невозмутимый сон нашего младшего сына. Сущность этой болезни не очень ясна, что оставляет простор для всяких предрассудков, а потому мы нисколько не обиделись на нашу элегантную соседку за то, что она разделяла широко распространенное мнение, будто коклюшем заражаются акустически, – иначе говоря, попросту опасалась дурного примера для своих детей. По-женски гордясь и упиваясь своей знатностью, она обратилась в дирекцию, после чего облаченный в непременный сюртук управляющий поспешил с превеликим сожалением нас известить, что в данных обстоятельствах наше переселение во флигель отеля совершенно обязательно. Напрасно заверяли мы его, что эта детская болезнь находится в последней стадии затухания, что она фактически преодолена и не представляет уже никакой опасности для окружающих.

Единственной уступкой нам было дозволение вынести случай на суд медицины, гостиничный врач – и лишь он, а не какой-нибудь приглашенный нами – может быть вызван для разрешения вопроса. Мы согласились на это условие, поскольку не сомневались в том, что таким образом и княгиня успокоится, и нам не придется перебираться. Приходит доктор, он оказывается честным и достойным слугой науки. Он обследует малыша, находит, что тот совершенно здоров, и отрицает какую-либо опасность. Мы полагаем себя вправе считать дело улаженным, как вдруг управляющий заявляет, что, несмотря на заключение врача, нам надлежит освободить номер и переселиться во флигель.

Такое раболепие возмутило нас. Вряд ли вероломное упорство, с которым мы столкнулись, исходило от самой княгини. Скорее всего, подобострастный управляющий просто не решился доложить ей заключение

Вспоминать наше пребывание в Toppо-ди-Венере и всю тамошнюю атмосферу тягостно. С самого начала в воздухе ощущалось раздражение, возбужденность, взвинченность, а под конец еще эта. история с ужасным Чиполлой, в чьем лице роковым и вместе с тем впечатляющим образом словно бы нашло свое воплощение и угрожающе сгустилось все специфически злокачественное этого настроения. То, что при страшной развязке (развязке, как нам казалось потом, заранее предначертанной и, в сущности, закономерной) присутствовали наши дети, было, конечно, прискорбно и непозволительно, но нас ввела в заблуждение мистификация, к которой прибегнул этот весьма необычный человек. Слава богу, дети так и не поняли, когда кончилось лицедейство и началась драма, и мы не стали выводить их из счастливого заблуждения, что все это было игрой.

Торре расположен километрах в пятнадцати от Портеклементе, одного из самых популярных курортов на Тирренском море, по-столичному элегантного и большую часть года переполненного, с нарядной, застроенной отелями и магазинами эспланадой вдоль моря, с пестрящим кабинками, флажками песочных замков и загорелыми телами, широченным пляжем и шумными увеселительными заведениями. Поскольку пляж, окаймленный рощей пиний, на которую смотрят сверху ближние горы, покрыт вдоль всего побережья тем же мелким песком, удобен и просторен, не мудрено, что чуть поодаль вскоре возник менее шумный конкурент. Торре-диВенере, где, впрочем, напрасно будешь озираться в поисках башни, которой поселок обязан своим названием, представляет собой как бы филиал соседнего большого курорта и на протяжении ряда лет был раем для немногих, приютом для ценителей природы, не опошленной светской толпой. Но, как это водится с такими уголками, тишине давно пришлось отступить еще дальше по побережью, в Марина-Петриера и бог весть куда; свет, как известно, ищет тишины.и ее изгоняет, со смешным вожделением набрасываясь на нее и воображая, будто способен с ней сочетаться и будто там, где пребывает она, может находиться и он; что говорить, даже раскинув в ее обители свою ярмарку, он готов верить, что тишина еще осталась.

Вот и Торре, хотя он пока еще и поспокойнее и поскромнее, чем Портеклементе, уже вошел в моду у итальянцев и приезжих из других стран.

В международный курорт больше не едут или не едут в прежней мере, что не мешает ему оставаться шумным и переполненным международным курортом; едут чуть подальше, в Торре, это даже шикарнее, а кроме того, дешевле, причем притягательная сила этих достоинств остается неизменной, хотя сами достоинства исчезли. Торре обзавелся «Гранд-отелем», расплодились бесчисленные пансионы с претензиями и попроще, так что владельцы и наниматели вилл и садиков в сосновой роще, над морем уже не могут похвастаться покоем на пляже; в июле – августе там точно та же картина, что и в Портеклементе: весь пляж кишмя кишит гомонящими, галдящими, радостно гогочущими купальщиками, которым неистовое солнце лохмотьями сдирает кожу с шеи и плеч; на искрящейся синеве покачиваются плоскодонные, ядовито окрашенные лодки с детьми, и звучные имена, которыми окликают своих чад боящиеся потерять их из виду мамаши, насыщают воздух хриплой тревогой; а к этому добавьте еще разносчиков устриц, прохладительных напитков, цветов, коралловых украшений, cornetti al burre , которые, переступая через раскинутые руки и ноги загорающих, тоже по-южному гортанными и бесцеремонными голосами предлагают свой товар.

Так выглядел пляж в Торре, когда мы прибыли, – красочно, ничего не скажешь, но мы все же решили, что приехали слишком рано. Стояла середина августа, итальянский сезон был еще в самом разгаре – для иностранцев не лучшая пора, чтобы оценить прелесть этого местечка; Какая после обеда толчея в открытых кафе на променаде вдоль моря, хотя бы?

«Эсквизито», куда мы иногда заходили посидеть и где нас обслуживал Марио, тот самый Марио, о котором я намерен рассказать! С трудом найдешь свободный столик, а оркестры – каждый, не желая считаться с другими, играет свое! К тому же как раз после обеда ежедневно прибывает публика из Портеклементе, ибо, понятно, Торре излюбленная цель загородных прогулок для непоседливых отдыхающих большого курорта, и, по вине мчащихся взад и вперед фиатов, кусты лавров и олеандров по обочинам ведущего оттуда шоссе покрыты, как снегом, дюймовым слоем белой пыли – диковинная, однако отвратительная картина.

В самом деле, ехать в Торре-ди-Венере надо в сентябре, когда широкая публика разъезжается и курорт пустеет, или же в мае, прежде чем море прогреется настолько, чтобы южанин рискнул в него окунуться. Правда, и в межсезонье там не пусто, но куда менее шумно и не так заполнено итальянцами. Английская, немецкая, французская речь преобладает под тентами кабин на пляже и в столовых пансионов, тогда как еще в августе, по крайней мере в «Гранд-отеле», где мы за неимением частных адресов вынуждены были остановиться, такое засилие флорентийцев и римлян, что иностранец чувствует себя не только посторонним, но как бы постояльцем второго сорта.

Это мы с некоторой досадой обнаружили в первый же вечер по приезде, когда спустились обедать в ресторан и попросили метрдотеля указать нам свободный столик. Против отведенного нам столика, собственно, нечего было возразить, однако нас пленила выходящая на море застекленная веранда, которая, как и зал, была заполнена, но где еще оставались свободные места и на столиках горели лампочки под красными абажурами. Такая праздничность привела в восторг наших малышей, и мы по простоте душевной заявили, что предпочитаем столоваться на веранде, – тем самым, как оказалось, обнаружив полную свою неосведомленность, ибо нам с некоторым смущением разъяснили, что эта роскошь предназначается «нашим клиентам», «ai nostri client!». Нашим клиентам? Стало быть, нам. Мы ведь не какие-нибудь бабочки-однодневки, а прибывшие на три недели или месяц постояльцы, пансионеры. Впрочем, мы не пожелали настаивать на уточнении различия между нами и той клиентурой, что вправе кушать при свете красных лампочек, и съели наш pranzo за скромно и буднично освещенным столом в общем зале – весьма посредственный обед, безличный и невкусный гостиничный стандарт; кухня пансиона «Элеонора», расположенного на какие-нибудь десять шагов дальше от моря, показалась нам потом несравненно лучше.

Туда мы перебрались всего через три или четыре дня, даже еще как следует не освоившись в «Гранд-отеле» – и вовсе не из-за веранды и красных лампочек: дети, сразу подружившись с официантами и посыльными, без памяти радуясь морю, очень скоро и думать забыли о красочной приманке. Но с некоторыми завсегдатаями веранды или, вернее, с пресмыкавшейся перед ними дирекцией отеля тотчас возник один из тех конфликтов, которые способны с самого начала испортить все пребывание на курорте. Среди приезжих была римская знать, некий principe Икс с семейством, номер этих господ находился по соседству от нашего, и княгиня, великосветская дама и вместе с тем страстно любящая мать, была напугана остаточными явлениями коклюша, который оба наши малыша незадолго перед тем перенесли и слабые отголоски которого еще изредка по ночам нарушали обычно невозмутимый сон нашего младшего сына. Сущность этой болезни не очень ясна, что оставляет простор для всяких предрассудков, а потому мы нисколько не обиделись на нашу элегантную соседку за то, что она разделяла широко распространенное мнение, будто коклюшем заражаются акустически, – иначе говоря, попросту опасалась дурного примера для своих детей. По-женски гордясь и упиваясь своей знатностью, она обратилась в дирекцию, после чего облаченный в непременный сюртук управляющий поспешил с превеликим сожалением нас известить, что в данных обстоятельствах наше переселение во флигель отеля совершенно обязательно. Напрасно заверяли мы его, что эта детская болезнь находится в последней стадии затухания, что она фактически преодолена и не представляет уже никакой опасности для окружающих.

Марио и волшебник — новелла , издана в 1929 году.

«Марио и волшебник» анализ

Главная идея «Марио и волшебник» — осуждение фашизма и диктатур в тогдашней Европе.

Жанр «Марио и волшебник» — новелла. В небольшом по содержанию произведении через напряженный, динамичный сюжет — события во время отдыха рассказчика, неожиданную развязку сеанса Чиполлы, воссоздана не только духовная и психологическая атмосфера 20-30-х годов в Италии, в Европе, но и выход из этой ситуации.

Тема «Марио и волшебник» : воспроизведение тревожной атмосферы, пропитанной идеями фашизма

Произведение как политическая аллегория. Суть аллегории составляет внутреннее сравнения определенного явления с другим, где конкретный образ является формой раскрытия абстрактного представления, суждения, понятия. Таким конкретным образом в новелле является Чиполла, поступки которого позволяют представить политику фашистов, политику тоталитарного режима.

Место действия . Итальянский курорт Toppe ди Венере в переводе означает Башня Венеры. Венера — богиня любви. Это название ассоциируется с вершиной любви, с городом, который предохраняет сама богиня Венера. Toppe ди Венере — город, который считали идиллическим уголком для немногих, хранилищем для тех, кто любит покой. Город привлекал бывшей тишиной, «которой здесь давно уже нет».

Главные герои «Марио и волшебник» : Рассказчик и его семья, официант Марио, госпожа Анджольери (хозяйка пансионата «Элеонора»), Джованотто, гипнотизер Чиполло

Форма повествования . От первого лица — рассказчика; субъективный рассказ очевидца события, который рассказывает ее через некоторое время.

Композиция «Марио и волшебник»

I ч. — Знакомство с курортом Toppe ди Венере.

II ч. — Изображение событий, которые произошли с семьей рассказчика.

III ч. — Сеанс Чиполлы, кульминацией которого является неприличный танец загипнотизированных зрителей, а развязкой — смерть Чиполлы.

Первая часть органично впитывает в себя две другие: читатель узнает, что во время отдыха рассказчика произошли драматические события. Все эти части объединяет рассказ рассказчика.

Два плана сюжета. Внешний — рассказ о сеансе Чиполлы, и внутренний, символический — это исследован в феномене «фокусника» тип «сильной личности».

Два мира. Мир детей и мир взрослых: рассказчик пытается защитить детей от драматических событий в мире взрослых. День — ночь: во второй части рассказывается о том, что происходит днем, а в третий — в темноте августовской ночи.

Основная мысль . Влияние антигуманной сущности тоталитарной системы на общечеловеческие нормы поведения, вера в победу здоровых начал.

Проблематика «Марио и волшебник»

Морально-этические проблемы :

• изменение поведения людей, общечеловеческих нравственных ценностей, отношения между людьми;
• проблема человеческих судеб;
• проблема добра и зла антигуманной сущности идеологии тоталитаризма, нацизма и фашизма, манипулирования толпой, обезличивание людей;
• внутренней свободы личности;
• права человека на выбор в экстремальной ситуации;
• соотношение толпы и тирана;
• как общество могло допустить такую уверенную поступь фашизма по странами Европы, способно ли оно остановить этот безумие

Конфликт : добра и зла, порыва к свободе и порабощения, умных здоровых начал и демонизма, гармонии и хаоса, света и тьмы.

Художественные особенности новеллы «Марио и волшебник»

Модернистское идейное содержание при внешне реалистической форме.

— Признаки реализма: много описаний (описание итальянских курортов), психологический анализ (переживания, мысли, состояние души рассказчика и его семьи), натуралистические подробности (изображение жертв Чиполлы).

— Черты модернизма в произведении : пейзажи-символы, аллегории, по естественной картине показывают обобщения формы существования человечества; живописность произведения, обострение контрастов (импрессионизм), изображения характеров, настроений, чувств героев (экспрессионистические элементы), символика (сеанс Чиполлы и описание внешности фокусника, и его смерть), философичность и аллегоричность.

Герой новеллы рассказывает о своем пребывании на итальянском курорте Торре ди Венере. «Злость, раздражение, напряжение с самого начала висели в воздухе, а напоследок нас совершенно ошеломила приключение с устрашающим Чіполлою, в лице которого, казалось, фатально и, наконец, по-человечески очень вимовно воплотился и угрожающе сосредоточился весь зловещий дух тамошних настроений».

Торре ди Венере - курорт на Тирренском море; в июле и августе он слишком шумный, шумный, переполненный отдыхающими, челноками, купальниками, напитками, цветами, коралловыми украшениями.

Рассказчик с семьей приехал в этот городок в середине августа, в самый разгар сезона. «Сколько народу набивалось под вечер в кафе под открытым небом на набережной, хотя бы в ту же «Есквізито», где мы иногда сидели и где нас обслуживал Марио, тот самый Марио, о котором я сейчас буду рассказывать!»

Семья рассказчика наняла себе комнаты в Гранд-отеле. Но через несколько дней им пришлось перебраться в другой отель, потому что оказалось, что в августе иностранцы чувствуют себя среди изысканного итальянского общества людьми словно низшего сорта. Сначала семье рассказчика отказали в местах на веранде столовой, поскольку их держат для наших клиентов». А вскоре одна из таких клиенток, княгиня, испугавшись коклюша, которым недавно переболели дети приезжих, пожаловалась администрации отеля, за стенкой иногда кашляют. Администратор же поспешил заявить, что приезжим надо переселиться в флигель отеля; и здесь даже не помогла мнение врача, который считал, что бояться коклюша нет никаких оснований. Такое подхалимство администрации возмутило рассказчика, и он с семьей немедленно покинул отель, переселившись до пансионата «Элеонора». Его хозяйкой была синьора Анджольєрі, бывшая костюмерка и спутница славной итальянской артистки Элеоноры Дузе. «Нам дали отдельное, приятное жилье... обслуга была внимательна и ласкова, кухня замечательная... А все же настоящей радости мы не чувствовали. Может, за тот нелепый поступок, который заставил нас изменить жилье... Меня лично очень угнетают такие стычки с... наивным злоупотреблением властью, несправедливостью, жалким подхалимством».

Жара была ужасная, и рассказчику приходило в голову, что именно такая погода одурманивает людей, в душе будто образуется пустота и пренебрежение ко всему. На пляже преобладали «обычные серые мещане», и даже среди детей встречались слишком зловредные и привередливы. Рассказчика очень удивлял тот факт, что местные жители вроде щеголяли друг перед другом, а особенно перед чужаками, своим умением вести себя, выставляли напоказ преувеличенное чувство чести. И скоро выяснилось, что так демонстрировалась идея нации. «...На пляже кишмя кишело юными патриотами - неестественное и очень удручающее явление. ...Итальянцы легко обижались, слишком любили демонстрировать собственное достоинство, казалось, совсем некстати возникала борьба национальных флагов, спор за авторитет и ранг...»

И на этом фоне произошел еще один конфликт. Восьмилетняя дочь рассказчика голеньким пробежала несколько метров до воды, чтобы промыть от песка свой купальный костюмчик. Поступок девочки вызвало страшное возмущение в итальянских отдыхающих, они отнеслись к нему как к вызову общественной морали и даже усмотрели в этом неблагодарность и оскорбительное неуважение к гостеприимной Италии. В конце концов рассказчику пришлось уплатить штраф, но «приключение стоит такого взноса в итальянскую государственную казну».

Хотя у героя возникла мысль поехать с Торре ди Венере, он все же остался, потому что решил посмотреть, что будет происходить на курорте дальше и, возможно, чему-то научиться. «Итак, мы остались и за свою выносливость получили страшную вознаграждение: пережили зловеще-интересную появление Чіполли».

Он появился под конец сезона, иллюзионист и фокусник, мастер развлекать публику.

Спектакль начинался в девять вечера. Но несмотря на такой поздний начало, публика не спешила, и зал заполнялся очень медленно. Стоячие места в основном принадлежали местным рыбакам - приятелям детей рассказчика. Также здесь был Марио, кельнер из кафе «Есквізито».

Время шло, выступление волшебника затягивался, рассказчик начал нервничать, потому что детям надо было спать, но слишком жестоко забрать их из развлечения, которая еще и не начиналась. Но в конце концов спектакль начался и появился Чіполла. «Мужчина неопределенного возраста... с резко очерченным, осунувшимся лицом, колючими глазами, крепко стуленим морщинистым ртом... он был одет в элегантный, но причудливый вечерний костюм. ...В Италии, пожалуй, более чем где сохранился дух восемнадцатого века, а вместе с чем характерный для той эпохи тип шарлатана, ярмарочного шута... Чіполла всем своим видом отвечал этом историческом типичные...» Но рассказчик заметил, что, несмотря на это, в манерах фокусника не было никакого намека на клоунаду, наоборот, он казался суровым, надменным, даже самодовольным, хотя был калекой - горбанем.

Стоя у рампы, Чіполла закурил дешевую сигарету и начал пристально рассматривать публику. Публика отвечала ему тем же. Одной из ребят-рыбаков на имя Джованотто не выдержал и первым поздравил, хотя и не очень уважительно, Чіполлу. Это почему-то обидело, и фокусник, пристально взглянув на парня, а также хлопнув скрытой под накидкой нагайкой, приказал Джованотто показать публике высунутого языка, что тот и исполнил. Растерянной таким началом выступления публике Чіполла объяснил, что любит, когда его приветствуют серьезно и уважительно, ведь в Риме его считают феноменом, и он не собирается терпеть упреки от лиц, немного избалованных вниманием женской половины». Чіполла продолжал издеваться над парня, которого, видимо, избрал своей жертвой этого вечера. Но публике нравилась речь фокусника, потому что здесь «речь правит за мерило человека», и поэтому Чіполла снискал благосклонность зрителей. Он оказался очень прытким на язык, ловким конферансье.

Свое выступление ловкач начал с арифметических упражнений. Это была простая и в то же время потрясающая игра. Чіполла что-то написал под приколотим на доске листом бумаги, потом попросил, чтобы ему помогли зрители, и выбрал двух здоровенных рыбаков. Дав одному из них мел, Чіполла велел записывать цифры, которые он будет называть. Но оба заявили, что не умеют писать. Чіполла был обиженный и разгневанный, он отправил неучей на их места и произнес, что в Италии каждый умеет писать и поэтому, по его мнению, «это плохие шутки - сводить... клевету на себя... бросают тень на наше правительство и нашу страну». Кроме того, Чіполла назвал Торре ди Венере худшим уголком Италии, где царят темнота и невежество. Некий юноша бросился защищать родной город, воскликнув, что они, хотя и не ученые, является честнее, «чем кое-кто в зале, так хвастается Римом, будто сам его создал. Чіполла решил проучить противника. Спустившись в зал и держа в руке кнут, он как-то особенно посмотрел в глаза воинственном юноше и начал говорить о том, что знает, как сильно у парня болит живот, что ему хочется скорчитися от боли, и потому советует ему скорчитися, чтобы стало немного легче. Юноша, растерянно улыбаясь, выполнил то, что говорил фокусник,- весь скорчился, будто «живое воплощение безграничной боли». А Чіполла продолжил арифметический номер. Один из зрителей писал в столбик на доске двузначные, трехзначные и четырехзначные цифры, которые называли другие зрители. Когда столбик стал начислять где-то пятнадцать чисел, Чіполла предложил публике добавить их друг к другу. И когда была названа окончательная сумма, пятизначное число, Чіполла поднял лист бумаги на доске и показал свой надпись, который он сделал ранее: там было написано то же число. Раздались бурные аплодисменты. «...Я не знаю, что, собственно, думала публика... но в целом было ясно, что Чіполла подбирал себе людей и что весь процесс добавления под давлением его воле был направлен к заранее определенной цели...»

Чіполла еще некоторое время экспериментировал с числами, а затем перешел к трюков с картами. «Он не глядя выбирал из одной колоды три карты, прятал их во внутренний карман сюртука, а затем предлагал каждому, кто хочет извлечь из второй колоды те же карты,- номер не всегда удавался, иногда совпадали только две карты...» Один из зрителей захотел тянуть карты, но выбрав их по собственному усмотрению, без какого-либо влияния. На это Чіполла заметил, что чем сильнее будет сопротивление его влияния, тем больше шансов, что карта окажется именно той, которая нужна штукареві. Так и случилось. «Насколько Чіполлі помогал прирожденный талант, а насколько механическое штукарство и ловкость рук, знал разве сам черт». Публика с огромным интересом воспринимала спектакль и. отдавала должное мастерству фокусника.

Во время своего выступления Чіполла пил много коньяка и постоянно топлив; это якобы поддерживало его в надлежащей форме. После трюков с картами фокусник перешел к игре в «ясновидения»: он находил спрятанные вещи, произносил фразы, которые зрители задумывали наперед. Он хорошо знал свою публику» и знал, как ей понравиться. Так, загаданную французскую фразу Чіполла произнес итальянском, только последнее слово, словно через силу,- французски.

Затем он обратился к госпоже Анджольєрі и «угадал» прошлое женщины, рассказав о ее дружбы с Элеонорой Дузе. Это вызвало настоящую бурю аплодисментов зрителей. Вскоре объявили антракт. Рассказчик, предчувствуя что-то необычное, хотел уйти из театра. Но дети просили дождаться конца вечера, и семья героя осталась. «...Наши чувства к кавальєре Чіполли были крайне противоречивы, но, если не ошибаюсь, такие они были и во всех зрителей, однако никто не уходил домой. Может, мы поддались чарам этого мужчины... что исходили от него даже вне программы... и парализовали нашу решимость? С таким же Успехом можно было сказать, что мы остались просто из любопытства». Но в конце концов герой пришел к выводу, что дождаться конца представления их Заставил тот «напряженный, тревожно-унизительный, гнетущее настроение, что и повсюду в Торре», а Чіполла казался воплощением напряженности здешней атмосферы.

К тому же рассказчик понял, что Чіполла оказался самым сильным гипнотизером из всех, которых герою когда-либо приходилось видеть: «...второе отделение программы было откровенно посвященное только специальным упражнениям, демонстрации обезличивание человека и покорение ее чужой воле...». А помогали штукареві в его упражнениях рюмка коньяка и нагайка с рукояткой в форме когтя, «оскорбительный символ власти, под которую он вызывающе подставлял нас всех и за которую мы не отваживались на более теплые чувства - способны были только на недоумение и упрямство покоренных». Одного юношу Чіполла довел до каталептичного состояния, а затем, положив тело затылком и ногами на спинки двух стульев, просто сел на него. Пожилой даме фокусник внушил, что и путешествует Индией, и женщина оживленно рассказывала о своих несуществующих приключения. А высокого крепкого мужчину горбань заверил, что тот не может поднять руку - и мужчина тщетно боролся за утраченную свободу движений, потому что это был «тот паралич воли, который отбирает свободу».

Не менее впечатляющим было зрелище, когда загипнотизирован, очарованная и оглушена госпожа Анджольєрі неслась по штукарем, несмотря на мольбы и крики своего мужа вернуться, и казалось, что она готова пойти за ним хоть на край света. «...Именно после этой победы его авторитет поднялся настолько, что он мог заставить публику танцевать, танцевать в буквальном смысле этого слова». И вскоре на сцене, под хлопок нагайки Чіполли, уже танцевало несколько человек. Юноша, который уже оказывал сопротивление штукареві, спросил, сможет кавальєре научить его танцевать даже против его воли. В ответ Чіполла начал хлопать нагайкой и повторять: «Танцуй!» Юноша, как мог, сопротивлялся воздействию фокусником, корчился, вздрагивал, но в конце концов конвульсии одолели его тело, и он затанцевал, а Чіполла вывел его на сцену в своих марионеток. «Насколько я понял, римлянин проиграл из-за того, что стоял на позиции полного отрицания. Видно, самого только нежелание мало, чтобы предоставить нам духовной силы...»

Падение этого юноши стало главным событием спектакля, и Чіполла достиг вершины своего триумфа. Выкурив очередную сигарету, он поманил к себе указательным пальцем Марио. Тот поднялся на сцену с недоверчивой улыбкой на толстых губах. Это был коренастый парень лет двадцати, коротко подстриженный, с низким лбом и тяжелыми веками «над ту-манно-серыми, с зеленым и желтым отливом глазами». «Мы его знали как человека... видели его почти каждый день, и нам нравилась его мечтательность и то, как он порой задумывался и забывал обо всем на свете, а потом торопился услужливостью загладить свою вину. Он держался степенно, не мрачно, но и не подобострастно...»

Когда Марио подошел к Чіполли, тот повернул его лицом к публике и смерил презрительным, властным и веселым взглядом. Затем фокусник обратил внимание, что парень выглядит словно размышляет, и произнес, что Марио сокрушается из-за любви. После этого заявления Джованотто насмешливо захохотал, и обиженный Марио решил убежать со сцены, но Чіполла успел задержать его: «Подожди, я тебе обещаю чудо. Обещаю убедить тебя, что ты суетишься напрасно». И ловкач начал рассказывать о красоте любимой девушки Марио, которую зовут Сильвестра, о том, как в Марио замирает сердце, когда он ее видит. Гипнотизер убеждал парня в том, что любимая отвечает Марио взаимностью и что сейчас к нему обращается не Чіполла, а именно она - Сильвестра. «Противно было смотреть, как облудник прихорашивался, кокетливо вел кривыми плечами, пускал припухшие глаза ко лбу и щирив щербатые зубы в сладкой улыбке». Но еще тяжелее было смотреть на Марио, который под влиянием гипнотизера проявил свои самые сокровенные чувства, свою безнадежную, «обманом ущасливлену страсть» и шептал одно лишь слово: «Сильвестра!». И тогда горбун приказал Марио поцеловать себя. Очарованный Марио наклонился и поцеловал Чіполлу. В зале воцарилась мертвая тишина, которую нарушил хохот Джованотто. Но вот горбун хлопнул нагайкой, и Марио проснулся. «Он стоял, уткнувшись глазами в пустоту, всем телом подавшись назад и прижимая то одну, то другую руку к своим споганених уст...» А затем под аплодисменты зрителей бросился по лестнице вниз. Чіполла насмешливо пожал плечами, но в этот момент парень вдруг обернулся, поднял руку, и пролупали два коротких выстрела. «Чіполла схватился за стул... и через мгновение уже тяжело осел на стуле, голова его упала на грудь, а потом и сам он рухнул наземь, да так и остался лежать - неподвижная беспорядочная куча одежды и кривых костей». В зале поднялась страшная суматоха: одни звали врача и полицию, другие окружили Марио и отобрали у него пистолет. «Ужасный, роковой конец! Но все-таки он принес освобождение-так чувствовал я тогда, так теперь чувствую и не могу иначе!»